Вертикальной складки между вечно насупленными бровями нет. Куда-то делись и морщины вокруг рта. Обычно плотно сжатые губы расслаблены и жадно тянутся к влажной ткани.

Взгляд падает на жуткий шрам на его щеке. Пугаюсь. А потом мысленно усмехаюсь: это не отблеск души, а след пережитого.

Кадык, обтянутый кожей, дергается вверх-вниз, и я снова слышу горячечный шепот. На этот раз не мольбу, а утверждение:

– Какая ты у меня красивая…

Отшатываюсь. С ужасом вспоминаю, что сижу в одной нижней рубашке. Вспыхиваю… и криво усмехаюсь, сообразив, что это говорится не мне. А той самой Ларке, о которой он бредит все эти двое суток.

Снова склоняюсь над его лицом и, подумав, выжимаю на его губы еще одну капельку воды.

– Спасибо, Ларка… – снова хрипит Кром. А потом открывает глаза.

В них – Бездна. Бездна благодарности. И такая искренняя любовь, что у меня захватывает дух и начинает щипать глаза.

– Еще… – просит Бездушный. – Хотя бы глоток…

– Воды нет, – выдыхаю я. – Совсем. Это – роса. С моего камзола…

Взгляд тускнеет. Губы сжимаются. А между бровей снова появляется глубокая вертикальная складка.

– В балке… родник…

– Там волки…

– Ясно… – одними губами произносит он и затихает.

Ненадолго. Минут на десять. Потом осторожно перекатывается на правый бок и пытается встать.

Превращаюсь в слух: при таком количестве незаживших ран он должен стонать от боли. Или хотя бы скрипеть зубами!

Ан нет – молча становится на колени, встает, поправляет чекан и шагает в угол. К здоровенному сундуку, окованному железными полосами.

«Поднимет крышку – начнут кровоточить раны…» – мысленно вздыхаю я, вскакиваю на ноги и успеваю помочь до того, как он до нее дотягивается.

– Спасибо, – шепчет Кром. С самой настоящей благодарностью! И не к какой-то там Ларке, а ко мне!!!

«В них нет Света? – ошалело спрашиваю себя я. – А это что?!»

Он нагибается. Медленно-медленно достает из сундука гнутый котелок, выпрямляется и, пошатнувшись, поворачивается к двери.

– Ты куда? – спрашиваю его я.

– За водой…

И улыбается.

Неуверенно.

Так, как будто не делал этого с самого детства.

Глава 19

Кром Меченый

Второй день первой десятины третьего лиственя

Три из четырех переметных сум, позаимствованных мною у вассалов графа Варлана взамен наших, сгоревших вместе с постоялым двором, оказались разодраны, а их содержимое – разбросано по поляне. Впрочем, большая часть их несъедобного содержимого не пострадала. Да и съедобного – тоже: волки не позарились ни на сверток с вареной репой, ни на десяток головок чеснока, ни на полотняные мешочки с крупами и зерном. А также не тронули склянки с целебными мазями, связки арбалетных болтов и инструменты для ремонта сбруи. Зато вымазали в крови почти всю сменную одежду, погрызли кожаные фляги с водой и вином и сожрали все вяленое мясо, овечий сыр и вареные яйца.

Поэтому к охотничьему домику я возвращался с добычей: в полотняном мешке, найденном мною в одной из сумок, находились крупы, остатки овощей, пять когда-то чистых нижних рубах, трое штанов, четыре десятка арбалетных болтов. И кое-какая мелочь вроде свертка с мыльным корнем, двух баночек целебной мази и кусков ткани, используемой для перевязки ран. А у меня на поясе висел трофейный арбалет – неплохое средство для выживания. Особенно для тех, кто не в состоянии нормально передвигаться. И может пользоваться только одной рукой.

Увидев меня выходящим из леса, баронесса д’Атерн, выглядывавшая в щелку между неплотно прикрытой дверью и косяком, мгновенно распахнула ее настежь и настороженно спросила:

– Стая ушла?

Я молча кивнул: ушла. Скорее всего, на охоту.

– Точно? Я их слышала! Совсем недавно!!!

Кивнул еще раз.

Она густо покраснела, опустила взгляд и еле слышно прошептала:

– А ты не сводишь меня к роднику? Мне надо… Очень…

Я пожал плечами и мысленно обозвал себя придурком – только что затянувшаяся рана на плече полыхнула пламенем, а порез на спине неприятно защипал.

Гримасу, возникшую на моем лице, баронесса приняла за отказ. И помрачнела. Пришлось говорить:

– Свожу…

– Спасибо, – с благодарностью выдохнула она.

Эмоции, вложенные в это коротенькое слово, шарахнули меня, словно кувалдой – на моей памяти ни один дворянин никогда не благодарил простолюдина! А об искренности по отношению к нам, наверное, и не слышали. Поэтому я сначала удивленно приподнял бровь, а уже потом склонил голову. Ну, вместо «пожалуйста».

Увы, увидев мое удивление и движение брови, ее милость потемнела взглядом и ушла в себя. А движение головы уже не увидела.

Ввалившись в дом, я положил на стол мешок с добычей, снял с пояса арбалет и прислушался к своим ощущениям: сил, чтобы дойти до балки и вернуться обратно, почти не было. Да и желания – тоже.

«Надо…» – угрюмо подумал я, высыпал из мешка заляпанные кровью рубахи, перевязочный материал, мыльный корень, взял их левой рукой, вцепился в посох и повернулся к двери:

– Пошли?

Увидев окровавленные тряпки, леди Мэйнария отшатнулась и побледнела.

Пришлось ее успокаивать:

– Волки порвали переметные сумы…

– Наши?

– Наши сгорели. Эти я снял с коней оранжевых…

– А арнотта в них не было? – спросила она и покраснела еще гуще.

Я отрицательно помотал головой.

Баронесса сокрушенно вздохнула, подхватила давно опустевший котелок и вышла наружу.

Последние шаги до родника я прошел на одной силе воли – тело, еще не восстановившееся после многократного использования Благословения Двуликого, настоятельно требовало отдыха. Поэтому не понял, почему на лице леди Мэйнарии появилось затравленное выражение, а в глазах потухли появившиеся было огоньки.

– Это что, и есть родник? – мрачно спросила она, глядя на тоненькую струйку воды, вытекающую из крошечной лужицы, прячущейся между корней кряжистого дуба.

Я кивнул.

– А ничего побольше и пополноводнее тут нет?

Я развел руками. Вернее, только правой:

– Далеко. Не дойду…

Баронесса закусила губу, тряхнула спутанной гривой и вытаращила глаза. Видимо, чтобы удержать наворачивающиеся слезы. Потом сглотнула, опустила взгляд и попросила:

– Ты… не отвернешься? Мне… мне надо ополоснуться…

Я снова кивнул, доковылял до ближайшего дерева, прислонился к стволу – так, чтобы леди Мэйнария оказалась у меня за спиной. И уставился на массивный корень, торчащий из земли в локте от моих ног.

«Сяду – засну… – угрюмо подумал я. Потом подумал и добавил: – А если не сяду – засну стоя. А потом упаду…»

Сел. Вытащил из ножен кинжал и принялся колоть себя в бедро. Прямо через штанину.

Помогало, но недолго – через некоторое время сознание затянуло мутной пеленой, а перед внутренним взором замелькали картинки из далекого прошлого.

С высоченного ореха, растущего рядом с городским домом Тьюваров, видно не очень много – вращающееся бревно с лапами-отростками, вокруг которого постоянно скачет кто-нибудь из вассалов графа Виллефорда, часть площадки для поединков один на один и пара вкопанных в землю досок с намотанными на них пеньковыми веревками.

Оказывается, на этих досках отрабатываются удары кулаком, локтями и ногами.

Граф Ареник появляется в поле моего зрения довольно часто – большую часть времени, проводимого им дома, он находится тут. Оттачивает какие-то безумные движения с мечом и щитом, мечом и кинжалом и двумя ножами, сражается с одним, двумя и тремя противниками одновременно, стреляет из арбалета, бросает в цель метательные клинки и зачем-то тягает тяжеленные камни.

Каждое его движение исполнено скорости и мощи. Еще бы – к его услугам лучшие учителя мечевого боя во всем Вейнаре. И не последние несколько лиственей, а с самого детства. Поэтому побеждает он почти всегда. И практически всех.